О ШАРЖИСТАХ И КАРИКАТУРИСТАХ: ЧЕМ ЗАКОНЧИТ РЫБИНСКИЙ САТИРИК?

С некоторых пор в Рыбинске объявился художник — карикутурист. Впрочем, его можно было бы назвать и поэтом – сатириком, если бы не отвратительное качество стихов, которыми авто подписывает свои художественные «творения». Тема «творений» не нова – критика существующей власти. И такое случалось во все времена. Во всяком случае, с той поры, когда народ и власть уже официально признали существование художников и поэтов. Оставим без комментариев качество картинок и стихов и поговорим о самой проблеме возникновения и существования сатириков и их произведений. И о том, чем все это заканчивается.

 

Как известно, сатира чаще всего используется для изобличения действующей власти, затрагивает какие-либо социальные проблемы или политические силы. Например, в эпоху Просвещения в Англии сатирические произведения позволяли высмеять борьбу политических партий тори и вигов.

 

 

Цари и короли боялись сатириков больше, чем революционеров и бунтарей. Оно и понятно: ничто так не убивает авторитет, как насмешки. Писателей, поэтов и философов сажали в тюрьмы, изгоняли, иногда прикармливали (это уже более поздний виток развития власти), а вот сатириков уничтожали практически во все времена! Их вешали и гильотинировали публично, для острастки народа. Иногда к авторам сатирических произведений присовокупляли читателей и распространителей… В России сатириками был в основном скоморохи, которые высмеивали жадность и воровство бояр, попов, царских прихвостней. Их казнили и пороли нещадно.

Не могу сказать точно, как в других странах, а вот во Франции отношение к сатирикам изменилось при Людовике ХIV. Появились сатирики-дворяне, верные Королю – Солнцу: баснописец Жан де Лафонтен, драматург Жан-Батист Мольер и другие. Им было позволительно высмеивать окружение короля, однако, разумеется, не самого короля. Объектом насмешек сатиры становятся такие явления, как, например, обскурантизм — воинствующее невежество. Мольер жестоко осмеивал его на примерах современной ему медицины, в которой подвизалось тогда немало откровенных шарлатанов. «Насмешками над клистиром и кровопусканием он спас жизнь большему числу людей, чем Дженнер прививкой оспы», — писал исследователь его творчества польский ученый Т. Бой-Желеньский.

Россия, любившая издавна копировать Европу, тоже пошла по этому пути. Высмеивали пороки общества, а еще – сами литераторы друг друга. Особенно это процветало в XIX веке. Преследование же в основном стало сводиться к жесткой цензуре.

 

«В глазах монархини сатирик превосходный
Невежество казнил в комедии народной,
Хоть в узкой голове придворного глупца
Кутейкин и Христос два равные лица», — писал Александр Пушкин о глупости и невежестве царского окружения в стихотворении «Послание к цензору».

Пушкина, как мы знаем, власть преследовала. Не казнили, конечно, но и не обласкивали.  Царская цензура с жестоким постоянством преследовала самого, пожалуй, известного сатирика золотого века русской литературы — Салтыкова-Щедрина. Ведь он открыто обличал “власть имущих”, используя резкий социальный контраст.

На Востоке дела обстоят еще интереснее. Как и положено, там сатириков преследовали куда жестче, чем в Европе и в России. Например, в Китае в третьем веке был казнен Цзи Кан — китайский поэт и философ эпохи троецарствия. Его поэзии свойственна прямота обличения и сатира, а также возвышенный, правдивый, светлый стиль. Казнен правящим родом Сыма, несмотря на широкую поддержку поэта в народе. Поэтическое наследие Цзи Кана состоит из двух од и 53 стихотворных текстов. Юмор и сатира никогда не приветствовались властью ни в мусульманских странах, ни в буддистских. Однако истории известны факты, когда восточные правители все же приближали к себе известных сатириков.

Так было с Нефи (псевдоним Омер эфенди) — крупнейшим турецким поэтом и сатириком XVII в.. Его литературная деятельность протекала в эпоху начала разложения феодализма в Оттоманской империи. По понятиям того времени Нефи был весьма образован, знал персидскую литературу и язык, свободно писал на нем стихи. Служил в Стамбуле фискальным чиновником, вращался в кругу придворных, имел свободный доступ к султану Мюраду IV.

История его жизни и творчества весьма поучительна.

К исходу первой четверти XVII века великая Оттоманская империя мучилась в глубоком кризиса. Много тому имелось основания,  но главная беда, в чем согласны все историки, заключалась в ухудшении качества элит. И были на то причины. Жуткий «Закон Фатиха», обязывавший шахзаде, ставшего султаном, «во имя порядка» казнить братьев на всякий случай, в итоге привел к тому, что на престоле один за другим оказывались малые дети, за которых правили матери, опиравшиеся на гарем и дворцовых евнухов. Так на престоле очутился мальчик Мурад, 11 лет от роду, кукла в руках у властной регентши-мамы, причем, кукла психически искореженная (слишком много смертей видел). Единственным, кто любил его, был воспитатель, старый янычар,  к старости горький пьяница, приучивший к вину и маленького падишаха. И это вполне устраивало дворцовое окружение…

Но вышло иначе. Пьяница или не пьяница, старый янычар помнил былые годы, жил по старым  понятиям, люто ненавидел «пиявок», как называл он «лучших людей Стамбула», и привил мальчишке свое видение ситуации. Да плюс к тому приучил его к прогулкам по городу, где юный султан много чего наслышался от простонародья, клявшего в харчевнях и кофейнях власть. А потом мальчик подрос… Позднее этот мальчик войдет в историю как единственный турецкий султан, получивший прозвище «Кровавый»…
А пока он всего лишь отстранил маму от власти, лично зарубил главных  ее советников и визирей прямо на заседании кабинета. А потом с двумя десятками верных воинов бродил по ночному Стамбулу, убивая всех, кто не соответствовал его пониманию морального облика подданного Империи, а также тех, на кого поступала информация по старым, известным со времен попоек с наставником, каналам, которых в городских кварталах завел немало.

Простого народа эти меры практически не касались. Напротив, народ, видя итоги расправ с «пиявками», скорее радовался, и популярность султана росла. И в итоге, все у него получилось: чиновничий аппарат почистил, коррупцию почти обнулил, в войсках, которым надоело бабское правление без войн и уважения к силовикам, навел порядок, а потом начал долгожданную войну с персами.

Но затем произошло то, что происходит всегда: новые люди, которых Мурад подбирал и выдвигал лично, очень быстро заворовывались, и тут уже решить вопрос казнями возможности не было, ибо не так-то и много было своих, верных, толковых выдвиженцев, чтобы разбрасываться. И тогда султан пригласил на чашу вина Нефи…

Омер-эфенди (Нефи ) был чиновником дивана финансов, очень честным и достойным, но знал его весь Стамбул, в первую очередь, как поэта-сатирика (нынче он считается первым сатириком Турции). Талантлив был до крайности, писал, в основном, веселые и очень ехидные стишки-эпиграммки про всяких сановных жуликов, а к султану был вхож еще с тех пор, когда наставник водил мальчика выпить (Нефи сам был очень по этой части).  Несмотря на большую разницу в возрасте, падишах и поэт сдружились. И вот султан в ходе личной аудиенции сделал поэту-сатирику, как сейчас говорят, госзаказ, предложив писать не просто сатиры, а сатиры на основании той информации, которую доносят до падишаха осведомители и базарные «книги жалоб», разнося их по городу и всей империи с помощью султанских чаушей.

Смысл задумки состоял в том, что в те времена турецкие элиты очень высоко ценили haysiyet (дословно: достоинство, а в общем, можно сказать, репутацию или имидж), умаление которого считалось тяжким позором. А самым жестоким видом умаления haysiyet были ироничные песенки, высмеивающие недостатки и огрехи субъекта. Нам не понять, но этого боялись… И Нефи понял идею, а, поняв, принял на «ура». Однако же,  предложив, Мурад не скрыл и другого: после того, когда все задачи будут решены, поэта придется «во имя порядка» казнить за посягательство на основу основ государственности — авторитет высших его служащих.
Нефи согласился.  Во благо державы. Поставив условие: казнь должна быть организована так, чтобы  в процессе он ничего не почувствовал. После чего начал писать лобовые сатиры.  Он писал злобно и адресно, так что, в конце концов, над «пиявками» хохотал весь Стамбул, а это портило имидж, нервировало, бесило. На Нефи жаловались, требуя унять, ибо-де подрывает авторитет власти, но султан делал вид, что не слышит и не видит. А песенок и стишков становилось все больше, они были едкие, злые, смешные до одури, их распевала вся империя от Токата до Алжира. Ну и, в конце концов, случилось ровно то, на что рассчитывал Мурад: визири, кадии и прочие явились к нему с просьбой принять на нужды армии, флота и державы свои накопления, принеся клятву на Коране, что впредь не повторится. И тогда по всей империи, от Буды до Ассуана, помчались чауши, возвещая людям, что Аллах вразумил казнокрадов, и судей неправедных, и начальство стражников, — так что теперь песням конец, а их исполнителям, если станут продолжать, секир-башка, но ежели впредь нечто подобное повторится, пусть пишут лично султану, и виновные в клятвопреступлении, кем бы они ни были, поплатятся.

Таким образом замысел удался в полной мере. Сданных в казну богатств с лихвой хватило и на войну, и на подчинение наглого хана Инайет-Герая, и на социалку, и на разные иные надобности. Но главное: до самой смерти Мурада, скончавшегося от цирроза печени на пике успехов, 28 лет от роду, аппарат империи работал, как часы, и больше того, инерции «упорядочивания» хватило еще на полвека.

Тут стоит добавить, что кроме сатиры Нефи писал и оды. В них он воспевал султана Мюрада IV, его пышный двор, разных «нужных» сановников.

В конце концов Нефи был казнен в соответствии с договоренностями.

Теперь вернемся в Европу и Россию.

В XX веке в Европе жанр сатиры  был направлен на шаржированное изображение Первой мировой войны, фашизма, Адольфа Гитлера. В первые годы существования Советского Союза сатира высмеивала буржуазию и диктаторский образ правления, а с наступлением периода «оттепели» стала изобличать недостатки правления Хрущева, Брежнева. В России даже сатира имеет свои особенности: чего только стоит феномен художников кукрыниксов! Ну а уж когда началась «перестройка», то над властью не смеялся разве что ленивый!

И это – нормально. Отношение к сатире — один из признаков состояния здоровья общества. Именно поэтому одним из наиболее действенных механизмов психологической защиты свободных людей от действующей власти всегда был разоблачающий эту власть смех. Наблюдая каждый день абсурдные запретительные инициативы чиновников и депутатов, россияне, лишенные де-факто многих прав, гарантированных им де-юре действующей Конституцией РФ, до сегодняшнего дня находят отдушину в выплескивании своего недовольства в социальных сетях и блогах. Юмор и сатира позволяли сохранять человеческое лицо, не падать духом и одновременно дистанцироваться от творимого беспредела и агрессивной госпропаганды.

Так что рыбинский сатирик – карикатурист и почти поэт – должен осознать две вещи. Первая: он не оригинален, и делает то, что до него десятки веков делали другие. Во всех странах и на всех уровнях. Вторая: рано или поздно его все равно вычислят (всех их всегда вычисляли), и тогда ему придется делать выбор – либо свернуть свою деятельность, либо перейти на сторону власти, помогая власти как великий Нефи и высмеивая окружение султана. Казнить его, конечно, не будут. Хотя кто знает?..